Рудольф Евгеньевич Тюрин

Родился Рудольф Тюрин в городе Кизеле Пермской области в 1939 году. Рудольф Евгеньевич - участник многочисленных всесоюзных, областных выставок. Дважды был лауреатом. Его персональные выставки состоялись в Перми. В середине 70-ых годов в прессе о нём заговорили как о художнике ярком, нашедшем своё творческое лицо, свой стиль, свою манеру в жанре наивного искусства. Живопись стала для художника способом утверждения себя, дала радость общения с интересными людьми. Искусство Тюрина - о людях и для людей. Умер в 2008 году.

Радость на всю жизнь.

Так когда-то на вопрос о том, чем является для него
искусство, ответил «наивный» художник из поселка
Ильинского Рудольф Евгеньевич Тюрин (1939-2008).  

В 1970-1990-е годы имя Р.Е.Тюрина было хорошо известно пермским любителям изобразительного искусства.

Он принимал активное участие в выставках объединения самодеятельных художников «Прикамье». Были у него и персональные выставки, в том числе в Пермской галерее, областном краеведческом музее, в музеях целого ряда районных центров. На счету Рудольфа Евгеньевича несколько республиканских и всесоюзных выставок наивного искусства. Дважды он оказывался их лауреатом.  

Творчество, так называемых, наивных художников – особая страница в многообразном и богатом наследии ХХ века.
Мастеров этого направления отличает непосредственность и искренность взгляда на мир, жизнеутверждающие интонации фольклора, слабая чувствительность к социально-политическим требованиям, опора на внутренний мир человека. В каждом человеке живет искренний, чистый, не «исправленный» цивилизацией человек.
В 1970-е годы произведения Тюрина вносили в художественную атмосферу Перми новые живые интонации, он демонстрировал свой вариант понимания свободы и творческой раскрепощенности.

Правда, нужно отметить тот факт, что творчество Тюрина не совсем попадает под определение наивного искусства,
«Наивный» Тюрин сложней, многогранней, драматичней.

И это не трудно понять. Тюрин хотя и самоучка в живописи, но имел высшее образование. Он-врач-рентгенолог. Развитие Тюрина-художника происходило под мощным влиянием профессионального искусств, в том числе пермских живописцев. Живя постоянно в Ильинском, он часто приезжал в Пермь, много общался с художниками, ездил с ними на пленэр. Бывал Тюрин и на российских творческих дачах, проводимых специально для самодеятельных авторов.

Характерная для наивных художников детскость, как творческое и продуктивное состояние духа, у Тюрина оказалась осложнена определенной долей рефлексии. Глубинная цельность и чистота не рефлексирующего сознания, как грани души не исчезли, но соединились с иными гранями, возделанными социумом. Художественное наследие Тюрина, таким образом, оказывается достаточно разнородным.

Среди его произведений есть немногочисленные работы по образному решению, языку, интонациям близкие «чистому» наиву. В его наследии немало произведений, близких профессиональному искусству (элементы примитива ощущаются везде), традиционным реалистическим образам.

Значительное место в его творчестве занимают картины, в которых воплощены авторские мифы.

Но самый «тюринский» жанр – это картина. Художник называет их закрутками. Именно многолюдная картина с наибольшей полнотой воплощает всю его философию и все пластические искания.  

По словам художника его закрутки – это реакция на какую-нибудь несправедливость жизни, своей или чужой, то есть рефлексия, вызванная реальностью. Наследие Тюрина – это неповторимая страница и
скусства Перми и огромной провинциальной России.  

Тамара Дмитриевна Шматёнок - искусствовед

Смотреть работы на выставке "Арт-Пермь 2009"  

«Житие святого Рудольфа» Странички из дневника художника


 20.01.91. Что надо для творчества? Психологический удар, воз-можно, даже оскорбление. Ситуация одиночества, когда появляется грусть, трещины во взаимоотношениях с друзьями, когда чувствуешь мелочность обид, когда видишь, что побеждает игра в клоуна, игра в одни ворота. Когда фантазии в дружеском кругу создают иллюзию ис-тины, и нет желания что-то предпринимать, оправдываться.  

 
 Ощущаю какую-то нервозность, как будто кто-то шныряет в моих архивах... Не могу найти свой дневник, подобие лирических стихов. Теснота квартиры, отсутствие перспективы, когда ты всю жизнь быдло, человек второго сорта, раздражает, а с экранов телевизоров нам все твердят: не надо конфронтации.
Я вспоминаю свой первый этюд "На опушке леса", когда я работал в пионерском лагере в 1963 году... Он им всем очень понравился. Маленькое чудо. Но его на выставке сельского хозяйства забракова-ли. Пропагандируем, мол, коллективное хозяйство, а это – мелкособ-ственнические интересы... Все уходящее – наше будущее, лозунг партии в коллективном хозяйстве. Мог ли я тогда знать, что мы, тре-тируя частника, через 25 лет сядем с этим в лужу?
08.02.91. Один облученный, худой бедолага с осипшим голосом (рак гортани) посмотрел обо мне телефильм и вразумлял меня: "Не рисуй девок, посадят..." Я посмеялся. Но затем мне устроили "шмон", по моим рисункам хотели понять, кто ко мне ходит.
Не потому ли мои натурщицы "без глаз" (без зрачков – Т. Ч.), как у Модильяни? Кстати, итальянцам нравятся мои работы, как мне пере-давали.
Да, я рисую молодых, танцульки, у моих картин иронизируют: "У него, как у лисы, сто сказок, и все про курицу".
Я противоречив: конструируя форму, решая пластические задачи, забываю о внутреннем содержании. Драматизм, экспрессионизм, буйство мазка не по мне, перед картиной я хочу отдыхать. В наш шумный век митинговости, эксцессов нужна картина-успокоение. Многие, придя домой, не любят повышенного голоса, яркого света, историй детективных убийств, критических телепередач, всего того, что раздражает, ведет к душевному беспокойству. Но в атмосфере успокоения не создашь картин. Художника надо бить по роже. Обида – это тоже стимул для творчества. Здесь тоже можно поиздеваться надо мной. Художник в своем воображении – центр Вселенной, его искусство эгоцентрично.  
...Мои картины – житие святого Рудольфа, их жертвоприношение Ильинскому. Я всегда колебался между рациональным и инстинктив-ным. Художник толпы, улицы, карнавальных зрелищ, мои картины – фантасмагории из "Королевства кривых зеркал". Линия – моя помощ-ница. Как нас загоняют в клетку стереотипов, так и я загоняю зрите-ля, как белку в колесо, в раму картины, используя линию. Жизнь не обижала? По натуре я оптимист.
***
...Художник купается в линиях. Он радуется жизни. Так рождается тема "Нелетная погода". Но по чьей вине: авиаторы загуляли или нет горючего?  
Чехов нанизывает синонимы в разговорной речи для усиления действия, а я в многофигурных композициях подчеркиваю пластику движений, используя свой зрительный запас, опять же для усиления эффекта действия.
Этюд – несостоявшаяся картина, как зашифрованная память... Этюд – черновик, маховик ассоциаций, стимулятор творчества. Да-рить этюды – растрачивать себя, лишать воспоминаний.
Общение – источник творческого успеха. Человека надо тормо-шить, художника – хвалить. Это – стимул... Эрзя, оставшись в Арген-тине, зависел от покупателей и от своего таланта, сохранил себя как личность, устоял в своем направлении – экспрессивном, эмоцио-нальном, в подходе к модели (людям). Вряд ли в солдафонском ис-кусстве вождизма, диктата сверху он мог бы быть самим собой, его в России заставили бы служить, а не смог – посадили бы... На голод-ный паек в исправительную зону, где на потребу дня писал бы плака-ты "Пятилетку в четыре года!", "Ударный труд – залог освобождения!". Перебитые пальцы из-за миски супа – и прощай, ваятель!
Я вспоминаю 1979 год, когда нарисовал и выставил своих мужиков: «Сельская свадьба». В прессе – молчание, как мычание. Или пописывали в обкоме в отделах по искусству нелестные отзывы обо мне. Тайное досье. Вспоминаю второго секретаря райкома: «Картины хорошие, но мало в них идеологии». Сколько лет прошло, и только сейчас понимаю, что моя картина была укором большевизму – из ХХ века.
Но почему крестьянство поверило в декрет Ленина: земля остается народу на вечные времена, без всякого выкупа?
***
В дорогах, в ожидании поезда, самолета, на автостанции, на теп-лоходе я всегда был предоставлен самому себе. Желание закрепить впечатление толкало на фиксацию событий – появились первые до-рожные зарисовки. Постепенно рисовать вошло в привычку, быстрее проходило время, исчезало раздражение на длинные ожидания.
Мне никогда не позировал кто-нибудь специально, я не умел доса-ждать людям просьбами и рисовал, торопясь успеть схватить ситуа-цию. Это были карандашные наброски на малоформатных листах. Как я тогда, да и потом, завидовал рисовальщика прошлого – Пас-тернаку, Лебедеву, Тырсе, глядя на несовершенство своих работ. Но именно эти дорожные упражнения помогли мне приобрести опреде-ленные навыки схватывания натуры, развить быстроту рисунка...
***
Раньше жажда творчества шла от обособленности, выход с этюд-ником давал приятное времяпрепровождение, душевную стойкость перед иными соблазнами, добровольное одиночество. Сейчас пони-маю: рисуется хорошо тогда, когда душевно здоров, когда чувствуешь связь с миром и нет духовной изоляции. Творчество – и утверждение себя в обществе, и стремление выразить свое отношение к жизни. Мне искренне жаль тех, кто не выдерживает многолетней преданно-сти живописи и под воздействием сложностей быта, слабоволия из-меняет ей.
***
Бывает, как толчок в сердце, остановившая на бегу мысль: время уходит, и невозвратны люди, составлявшие его богатство. Однажды в краеведческом музее, стоя перед фотографиями ветеранов, я вдруг понял, как много ярких лиц прошло в жизни мимо меня. Надо торо-питься видеть их, живущих и творящих, надо, не уставая, говорить о тех, кто красив неброской красотой своих дел. Это я и пытаюсь, в ме-ру сил, делать своими работами.
***
Иногда бывает и так, что близкий к завершению холст стоит полго-да, но появилось интересное лицо, и начинаешь вводить его в карти-ну, переделывать всю композицию.
***
...Некоторые считают, что когда я повзрослею и отойду от прими-тива, то стану рисовать хуже, потеряю себя. Другие хотят видеть ме-ня вечно в колыбели примитива.
Я же, увлекшись портретами, мечтаю о жанровой групповой карти-не, которая, как повесть по сравнению с рассказом-портретом, позво-лит расширить повествование, показать столкновение различных на-строений, углубить психологический план и передать богатство цве-товых отношений. Все это, несомненно, потребует более высокого уровня исполнения, к чему в самодеятельном искусстве надо идти и идти самому.
***
Я не стремлюсь к всеобщему признанию. Мне приносит душевное спокойствие признание того, что есть друзья и знакомые, хорошо по-нимающие мои картины. И все-таки, как вспышка гармонии с жизнью, такой, к примеру, эпизод, когда рыбаки из дальней деревни пришли с просьбой нарисовать их пруд, закат над ним и окружающий лес, что-бы все увидели эту красоту. ...У каждого должна быть песня. Она складывается, когда есть душевная потребность петь. Но, даже самая хорошая, может ли она существовать без слушателей? Хочется, чтобы от моей песни звучала радость и в других сердцах
 
Рудольф Тюрин